Последний день

В тот самый миг, когда, побренчав ключами, Орденцов протянул руку к открытию двери, та сама медленно отворилась, и две могущественные руки вволокли ошеломленного хозяина внутрь. От сильного испуга (а Орденцов всегда пугался сильно) он ничего не соображал, ноги его нехотя слушались. Орденцов мгновенно зажмурил глаза, предпочитая умереть в неведении. Его втолкнули в кресло. Он съежился. От страха у Орденцова дрожали губы, поэтому он ничего членораздельного поначалу не мог из себя выдавить, не то что крикнуть помощь. В комнате не без умысла не включали света. Его больше никто не трогал, но прошло довольно много времени, прежде чем Орденцов решился взглянуть на свою квартиру: он не знал, кто в ней теперь хозяин – он или те две могущественные руки. Едва он открыл глаза, сразу уперся взглядом в подлокотники другого кресла. Все остальное вокруг было погружено в полумрак, лишь на подлокотниках напротив белели чьи-то руки.
— Зачем вы это сделали, Орденцов? Зачем вы Так поступили?
Орденцов, услышав этот вопрос, еще теснее вклинился в своё кресло, словно ожидая пощечины. Выдержав паузу, голос приказал:
— Отвечайте, Орденцов.
— В чем меня обвиняют? Я никого не убивал! За что вы меня мучите? Я никого не знаю. Я готов побожиться… У меня мать на ладан дышит! У меня нет ни гроша! Я простой писарь. Все время на работе. Я никуда не хожу, помилуйте… Сестра два года в могиле. Вы обознались…
Орденцов был близок к истерике. Выкрикивая свои фразы, он извивался в кресле, как пришпиленный червяк. Другой голос, внезапно раздавшийся сзади, вдавил его обратно в кресло и заставил умолкнуть.
— Вы не знаете, в чем вы виноваты? Извольте.
И Орденцову рассказали, как он, переодевшись хорошенькой пигалицей, стащил с инспектора городских училищ головной убор и уморил его получасовой гонкой по городу, оставив жену и дочь покойного у разбитых корыт.
— Вы подлец, Орденцов, согласитесь.
Но Орденцов продолжал не понимать, в чем его обвиняют. Тогда первый голос сказал:
— Что ж, Зубус, войди.
Откуда-то выплыл размытый страхом Орденцова силуэт, быстро приблизился к нему, и все самые робкие надежды на неприкосновенность пошли прахом. Правда, через полчаса Зубус смягчился и снял с плетки половину рыболовных крючков…