21 февраля 2005 года. 9:40

Огни ночного мира поблекли в голове, оставив лишь послевкусие — щемящее чувство тоски. Надавив плечом на холодную стальную дверь, поворачиваю исцарапанный ключ в замочной скважине. Каблуки тяжелых ботинок оглашают подъезд эхом шагов – спускаюсь по ступеням к выходу.
В подъезде по обыкновению не горит лампа, несколько метров до подъездной двери погружены в непроглядную тьму. Не страшно. Я вырос в этом доме. Еще в детстве, играя с дворовыми друзьями в прятки, или догонялки, научился пробегать не освещенный участок, не запинаясь о пороги, оставляя нос в целости и сохранности. Толкаю искомую дверь – лицо тут же обдает порывом холодного ветра, зажмуриваю глаза от слепящего дневного света. На улице по-прежнему царствует ветер, гоняет ошметки облаков по низкому серому небу. Прохожие спасаются от секущих линий дождя под зонтами. Я, задрав воротник короткой кожанки, шлепаю по февральской слякоти, заворачиваю за угол обшарпанного девятиэтажного дома.
Сон высосал все соки, сил на анализ уже не остается. Просто иду, что называется «куда глаза глядят», всматриваюсь в хмурые лица идущих навстречу людей. Уже привычно состояние. Может так взрослеют охотники? Детство кончилось, поиграли и будет?
Без единой мысли в голове, спустя час дошагал до центра города. Людей, в особенности молодых ребят и девушек, на улицах становится заметно больше. ВУЗы облюбовали самую динамичную часть города. Некоторые прохожие, издалека завидев мою закованную в черное фигуру, вскидывают в приветствии руку. Кто-то перекрикивает гонимую ветром какофонию звуков, льющихся из всевозможных магазинов, пытается рассказать важные университетские новости. Просто иду.
Суббота, можно расслабиться и отбросить обычные хлопоты рабочего дня.
Голова отдает болью при каждом шаге, созерцательный настрой медленно улетучивается. Окончательно иссякнув, он заставляет оглядеться окрест себя. С удивлением обнаруживаю место моего нахождения. Золоченые купола древней церкви возвышаются надо мной. С учетом погоды и событий прошлой ночи картина, открывающаяся глазам, более чем символична. Золото куполов на фоне налитого тяжестью серого неба. Троекратно перекрестившись, шагаю за массивные двери в приятный глазу полумрак.
В храме тихо. Кроме меня желание причаститься к доброму и вечному возникло лишь у одного человека — молодой светловолосый мужчина с льдистыми голубыми глазами ставит свечку к распятию спасителя, тихо шепчет одному ему известные просьбы. Вновь перекрестившись, подхожу к служительнице, беру одну свечку. Можно, конечно, обойтись и без этого ритуала, но в чужой монастырь… Медленно обхожу пространство храма по скрипящим доскам настила — выбираю образ, к которому захочется поставить свечку. Выбор сделан. Позолоченный подсвечник возле образа пустует, даже остатков оплавленных свечей нет на нем. Видимо, святой, изображенный на иконе, не очень известен у прихожан. Иконописец поразительно четко отразил напряженное, яростное, изучение Творца и его творений застывшее в глазах святого. Я не знаю его имени, его лик не светится вселенской любовью, но эта ярость в глубине изумрудных очей вызывает почтение. Чувствуется сила. Поставив свечку, возношу короткую молитву к Творцу. И пусть изображенный на иконе донесет мой зов: «Святый Боже, вразуми меня. Дай силы не противиться воле твоей. Дай мудрости в сердце». Все, на выход.
Тишина разлетается в клочья, стоило только выйти на улицу. В кармане куртки дергается телефон. Чувствуй я себя по-прежнему опустошенным, звонящий не добился бы своего. Однако за короткое время пребывания в стенах храма самочувствие мое порядком улучшилось, звенящая головная боль отступила, тело налилось силой. Может, услышал?
Возбужденный женский стрекот бьет по слуху. Из всего сумбура речи понимаю, что отдохнуть сегодня не удастся, зато в кармане возможно на три-четыре хрустящих купюры станет больше. Очередной клиент с полтергейстом в голове.
Страдающая от чертей женщина живет не так далеко, через квартал от храма. Хмыкаю, прекрасная возможность сэкономить деньги на такси и собраться с мыслями. Мешу ботинками толчею из снега и грязи, в мыслях возвращаюсь в зеркало.
Попытки возродить в воображении осколок зеркала ни к чему не приводят, память девственно чиста, из всего увиденного остались лишь непонятная тоска да мазохистское желание продолжить поиски несмотря ни на что. Будто от моих действий зависит судьба дорого мне человека. Однако, всех друзей, родню я могу пересчитать по пальцам одной руки. Угрозы жизни нет, со здоровьем родни — тоже все в порядке. Не то, все не то. Мне не нужна жалость, мне нужна сила.
У меня, как у всех охотников, есть дурная привычка — задумавшись обращать взгляд в глаза собеседнику, или прохожему, или стоящему рядом. Смотреть до тех пор, пока последний не отведет глаза. И сейчас шагая по улице, автоматически всматриваюсь в серые, карие, голубые, зеленые глаза. Естественно вызываю скрытую агрессию. Идущий навстречу молодой человек в черной куртке, черных джинсах, черных же ботинках, мрачно всматривающийся в ваши глаза – не самое приятное впечатление. Ну, а уж с учетом своеобразной походки, больше пригодной для плаца, чем для городских улиц… Цифра, намалеванная блеклой красной краской на углу пятиэтажного дома, выдергивает меня в реальный мир. Оставляю мысли до лучших времен, присматриваюсь к цифрам – черти дождались своего тюремщика.
В подъезде царит полумрак и въевшийся в стены застарелый запах мочи. Вздохнув начинаю подниматься по исшарканным бетонным ступеням. Давным-давно выкрашенные стены украшают многочисленные надписи. Среди стандартного набора подростковой фантазии, упиравшегося в сексуальные предпочтения неизвестного Васи, или половой разнузданности Ани встречаются и более интересные образцы. К примеру — рунная вязь. Оккультизм набирает популярность и среди молодежи. Во всяком случае, вместо слова из трех букв на стенах все чаще и чаще изображают пентаграммы. Хорошо это или плохо – покажет будущее, пока что есть повод задуматься служителям церкви.
Добрался. Мягко вдавливаю красную кнопку звонка, за дверью раздается режущая ухо трель. Принимаю подобающее случаю выражение лица – глаза полны доверительности, мимика располагает к беседе. Щелкает замок, натужно заскрипев, отворяется дверь. Мягко улыбнулся стоящей в дверном проеме женщине. Страдалица оказалась именно такой, какой рисовало ее мое воображение: уставшие глаза на одутловатом лице, чуть полная фигура, крашеные волосы, собранные в пучок на затылке. Жестом дряблой руки хозяйка приглашает меня войти. После обмена приветствиями и пары дежурных фраз Валентина Николаевна посвящает меня в суть проблемы. Первые пять минут беседы за кухонным столом разрушают мои надежды на легкие деньги. Чертей, таскающих съестное из под носа хозяина, в квартире – нет. Равно как и взбесившейся домашней утвари, сексуально озабоченных демонов, зеленых человечков предлагающих сгонять на Алголь за пивом – всего того, что обнаруживает в человеке неуемную фантазию и бесконечное одиночество, но не имеет никакого отношения к потустороннему миру. Хозяйке страшно, просто страшно и страх этот наполнял ее сознание ровно в три часа ночи. А это уже немного серьезнее воображаемых хвостатых проказников. Три часа ночи – пик активности существ населяющих зазеркалье, самых скверных их представителей. Время, когда они, поднатужившись, могут воздействовать на предметы нашего мира, на чувства и эмоции людей. В квартире поселилась какая-то тварь, питающаяся страхом. В слух я этого, конечно, не произношу, незачем пугать и так не находившую себе места женщину, но от чашки чая отказываюсь – нужно действовать.
В большой комнате, куда меня препроводила Валентина, прохладно. По краям желтого ворсистого ковра с причудливым рисунком, стоит нехитрая мебель: пару кресел обтянутых черным плюшем, диван, сервант, за стеклом которого по большей части пыль, нежели посуда. Взгляд падает на старенький телевизор «Sony» напротив неаккуратно занавешенного окна. Каждый сантиметр квартиры дышит запустеньем. Встав посредине комнаты, раскидываю руки на манер креста, закрываю глаза. Здесь меня больше нет. Теперь смотрю другими глазами на другой мир.
Поначалу сканирование пространства ни к чему не приводит, лишь холодок, гулявший по ладоням, говорит о присутствии предполагаемой твари. Наконец, на восьмой минуте он, или оно, соизволил показаться. Напротив меня возвышается широкоплечий мужчина в серых ниспадающих на ковер одеждах. На гладко выбритом лице сияет добродушная улыбка. Впрочем, в радушности существа заставляет усомниться холодный блеск черных глаз.
Я знаю о способностях большинства жителей зазеркалья, знаю и об их великолепном умении наводить морок на человека. Отдаю себе команду «вольно», произношу формулу, не отличающуюся гениальностью, зато вполне работоспособную: «Я рожденный в Нуне, я ведомый Атумом, я проявленный в Ра. Открой мне свое лицо». Стоило только договорить последний слог, как существо вздрагивает, шипя нечто нечленораздельное, пятится. Теперь с покрытого черной шерстью лица, порядком уменьшившегося в размерах гостя, на меня смотрят два маленьких, налитых кровью глаза. Спокойно рассматриваю уродца. Оно не слишком отличается от человека, разве что шерстью, да узловатыми, покрытыми ороговевшей кожей, конечностями. Таких еще не видел. Выдержав паузу, черчу в воздухе знак, смысл которого можно обозначить фразой: «убирайся по-хорошему». Существо издает угрожающий рык, медленно приближается ко мне, не сводя с лица ненавидящего взгляда горящих глаз. Пространство наливается мрачной тяжестью, сдавливает виски. Дух шипит. Кривлю рот в ехидной улыбке. Таким не испугать. Позволяю существу приблизиться, не прекращаю улыбаться, схватив его за шкирку, поднимаю до уровня лица. Произношу свое имя. Неистовый визг раздирает пространство комнаты.
Выпускаю визжавшую тушку из рук, оно шлепается на пол, подбирается и, не прекращая визга, пулей летит в угол. Вновь выждав многозначительную паузу, повторяю ранее выдвинутое требование. Холод, липкой лапой скользящий по телу, исчезает. Исчезает, растворившись в воздухе, и существо. Я возвращаюсь в тело, все это время мирно стоящее посреди комнаты. Приятно ощущать свою власть, хоть и не хорошо.