Интервью художника Эльдара Ганеева на открытии его выставки "Начертательная семиотика"

(Ю. К. — Юлия Капустян, Э. Г. — Эльдар Ганеев)

Ю.К. Эльдар, ты у нас известный персонаж. Я хочу попросить тебя, чтобы ты представился, и как то рассказал о своей деятельности. Я знаю, что ты занимаешься фотографией, ты художник, член группировки ЗИП, ты еще и куратор (Эльдар Ганеев – куратор московской галереи Be in Art). Расскажи про себя. Давай начнем с общего и тогда перейдем, к каким-то частным вопросам.

Э.Г. Ну, история такая. Я учился в Политехе на электронщика и программиста на факультете компьютерных технологий и автоматизированных систем. Почему я туда поступил? Потому что тогда в 90-х мне больше всего это нравилось, электронщики и программисты были в моем представлении что-то типа ковбоев-космонавтов! Потом я поработал какое-то время по специальности в засекреченном конструкторском бюро, говорить в каком не буду, потому что оно засекреченное. Потом я попал в фотографию. Но вообще то не попал – я увлекался фотографией с детства, в ванной проявлял пленки и печатал под фотоувеличителем. И когда появились доступные цифровые фотоаппараты я решил снова уже в цифровую эпоху заняться фототворчеством. И когда я начал этим заниматься, я понял, что мне не хватает каких-то навыков и знаний, я начал учиться. Начал читать всякие книжки и искать курсы по фотографии. И случай меня направил на курсы концептуальной фотографии Елены Суховеевой. А тогда, хотя я уже занимался арт-фото и принял участие в нескольких выставках, я больше всего думал о фешн-фотографии. Потому что мне хотелось снимать очень много полуобнаженных красивых девушек. И когда я пришел на этот курс, я думал, что как на обычных фото курсах меня там научат как лучше снимать. Но там нам рассказывали об истории современного искусства и я был достаточно шокирован тогда. Где то у меня сохранились аудио записи этих лекций, где я кричу что-то типа — «А что если я, блин, прибью колесо к табуретке или к голове и поеду в Тлюстенхабль (*адыгейский поселок в пригороде Краснодара). И буду там бегать с колесом на голове, это искусством будет?». И Елена Викторовна как то пыталась мне объяснить, что это может быть искусством, а может не быть искусством. В общем, это все сильно переменило мне мозг, и я понял, что с обнаженными девицами — это как бы да… но есть еще более интересная тема кроме них – это современное искусство.

Ю.К. Хорошо. И ты стал художником?

Э.Г. И я стал художником (смеется). Потом я учился у художника Вячеслава Ермаченко три года рисунку и живописи. Потому что у меня был страх какой-то, что меня привлекут за то, что я не умею рисовать. А дальше группировка ЗИП — главный, наверно, серьезный момент в моей судьбе художника.

Ю.К. Ага, поняла. Ты сейчас рассказал о своем пути. Ты художник. А расскажи, каким должен быть художник? Расскажи, кто такой хороший художник, а кто плохой.

Э.Г. Этот вопрос абсолютно абстрактен и энтропичен. Искусство невозможно разделить на «хорошее» и «плохое», грань абсолютно стерта. Этого нельзя сказать и о художниках. Ну, хотя можно сказать, что салонный художник — «плохой», не салонный – «хороший». Никас Сафронов и Церетели – художники плохие, а Арсений Жиляев, Авдей Тер-Оганьян и Чтак – хорошие (Смеется). Нельзя на этот вопрос ответить серьезно.

Ю.К. Ну это и был не серьезный вопрос.
Давай продолжим нашу беседу. Должен ли художник в наше время быть маргиналом, или же медийным и активным персонажем?

Э.Г. Медийным маргиналом.

Ю.К. Медийным маргиналом, как это?

Э.Г. Художник должен вести маргинальный образ жизни, но медийно его освещать. Мы не можем уйти от медийности, потому что мы живем сейчас «с фейсбуком». Раньше были так называемые «консервные баночки» — художник с бородой, с бутылкой дешевой водки в одной руке, с кисточкой в другой, сидел в подвале и делал гениальнейшее искусство. Но о нем никто не знал. И он сидел как бы в своей консервной баночке, и потом эту баночку вскрывали, а может быть и нет. А сейчас другие условия. Ваня Дубяга рисует картину и через пять минут выкладывает ее в ленту фейсбука.

Ю.К. Так нужно делать, ты считаешь?

Э.Г. Я думал об этом. С одной стороны это фигня какая то, но так делать нужно. Насколько бы пошлым бы это не казалось. Сейчас жизнь такая. Я сам как куратор, могу тебе подтвердить, что, прежде чем начинать общаться с художником куратор хочет видеть все, что он делает.

Ю.К. То есть самопрезентация это важно?

Э.Г. Это даже не самопрезентация, это уже обусловленность сегодняшней интернет-жизни. Глобальная деревня Маклюэна. И от этого мы уже не сможем уйти ни как.

Ю.К. Давай дальше. Вот если ты рассмотришь себя, как долгосрочный проект. Как проект «Эльдар Ганеев». Какое логическое завершение ты видишь у этого проекта? Я видела много твоих работ, и все они разные. Ты занимался видео, фотографией, инсталляцией, живописью. Тебя постоянно кидает. Сейчас ты представил выставку «Начертательная семиотика». Мне кажется, она совсем отличается от твоих других работ. Это у тебя такая стратегия и тебе действительно хочется попробовать себя везде, или ты просто ищешь, что-то свое?

Э.Г. То, что «кидает» это ты правильно сказала. Меня иногда самого это пугает. Я иногда и сам понять не могу, то ли это действительно поиск, то ли это бессильные попытки бесталанного болванчика (смеется). Я очень критичен к своему творчеству. Вот ты сказала про «проект Эльдар Ганеев», и как бы странно это не звучало, но для меня очень важно войти в историю мирового искусства. Мне кажется не имеет смысла делать искусство, если оно, через время забудется и исчезнет. У каждого художника должно быть какое-то знаковое произведение. И я хочу создать такое произведение. Но я не уверен. Вроде бы мне нравится, то, что я делаю, но иногда сомневаюсь. Но есть одна вещь, которая помогает мне не плакать перед сном – я вижу, что мое искусство развивается. И меня это меня успокаивает.
Ю.К. Давай теперь о выставке «Начертательная семиотика» поговорим. Когда читаешь выставку, тебе представляется портрет художника. Тут ты представился мне, как очень упертый, странный исследователь. Который долгими ночами сидел, изучал форму, пытался ее прощупать. Зачем – не понятно, но это очаровывает. И это очень круто, кстати.

Э.Г. Одно из направлений моего творчества – это исследование самой природы искусства. Не с точки зрения пространства идей, а как бы на физическом уровне. Почему бумага — карандаш, или холст — кисть-краска, например. Какая метафизика превращает линию, проведенную на бумаге в искусство? И вот это ощущение исследования и поиска я хотел передать зрителю.
В свое время Джозеф Кошут со своим «стулом и тремя стульями» оказал на меня сильное влияние. И я все искусство сейчас и свое и чужое насаживаю на эти три стула… Вот, если нарисовать на листе цифру 4 и перевернуть – она превращается в стул. Неизвестно из какого материала этот стул, легкий он или тяжелый, какого он размера — для великана или для карлика, но эти линии на бумаге все равно заставляют воспринимать его как стул. Такая вот интересная семиотика. В то же время, если написать слово «стул», то будет на самом деле намного круче, потому что пространство для фантазии еще больше расширится: можно представить стул и на трех ножках и на семи, можно вообще космический стул в пятимерном пространстве представить. Но надпись «стул» мало кто согласен называть искусством…

Ю.К. Теперь другой вопрос. Когда то Йозеф Бойс сказал, что каждый человек – художник.

Э.Г. Я с ним полностью согласен.

Ю.К. Ну ты представь – каждый человек художник. Каждому нужно попасть на биеннале, найти себе галерею. Все конкуренты. Это же ад? Или ты иначе представляешь себе эту ситуацию?

Э.Г. Если каждый человек художник, то не нужны биеннале, музеи и галереи. Дети показывали бы родителям свое искусство, а родители детям. Внуки – бабушкам, бабушки – внукам. Каждый жил бы в искусстве и становился художником каждого мгновения своей жизни.

Ю.К. Это было бы хорошо, если бы так было?

Э.Г. Тогда в мире бы воцарилась любовь. (Смеется)

Ю.К. Хочу подвести тебя к теме краснодарской художественной ситуации. Ты очень много путешествуешь, но каждый раз ты возвращаешься сюда. Скорее всего на это есть какая то определенная причина. Сейчас очень остро поставлен вопрос, нужен ли городу ЦСИ, или вообще нужно ли городу современное искусство?

Э.Г. Краснодар для меня это как арт-Клондайк, арт-Мекка и арт-Джомолунгма одновременно. Я не знаю, если бы не было Краснодара, как бы я смог заниматься искусством. Когда я нахожусь в других городах, я могу заниматься искусством еле-еле, через силу. А когда я возвращаюсь сюда, я чувствую такой подъем! Я не знаю, как это объяснить. И я всех художников я приглашаю в Краснодар пока не поздно.

Ю.К. Ну, и последний вопрос. Как ты видишь Краснодар через тридцать лет? При лучшем развитии событий.

Э.Г. Значит так, в центре города, на двух гектарах восемнадцати-этажный комплекс искусств. В комплексе есть места для проживания художников – квартиры, общежития; мастерские; у художников есть доступ к любым материалов для создания искусства; выставочные залы; проводятся биеннале, международные фестивали искусств; все это оплачивается из бюджета России, очень большое финансирование. Все это чтобы художники могли не париться, о том, как и на что им жить. Это будет мировым центром искусств. Там будут жить художники со всего мира.

Ю.К. Людям нравится этот центр?

Э.Г. В краснодарском крае будет целое поселение любителей искусства. Со всего мира будут съезжаться люди. Даже профессия будет такая – зритель, с зарплатой даже.

Ю.К. А не зрителям нравится искусство или они не довольны?

Э.Г. Не зрителей не будет, все будут зрителями. В школах даже будет преподаваться современное искусство. Дети в первом классе будут выбирать кем они хотят стать – художниками или зрителями.

Ю.К. А кто будет поля обрабатывать?

Э.Г. Роботы.

Ю.К. Как было бы хорошо!