Роман "Плясать до смерти": Настя и не была живой

В романе Валерия Попова«Плясать до смерти» отец-рассказчик вспоминает недолгую жизнь дочери, вслед за матерью увязнувшей в алкоголизме, и словесно хоронит ее еще раз, воздвигая стену отвращения между читателем и обреченной Настей.

Гнев охватывает, когда обнаруживаешь жалобы, сетования и риторические вопросы слабовольного папы-интеллигента, не перестающего вяло любоваться своей исключительностью даже тогда, когда все летит в бездну.

Допускаю, что Попов запрограммировал именно такую реакцию: посмотри на кошмар необратимого пьянства, оцени, как бессилен человек перед водкой, в каких идиотов превращает она всех, и сделай так, чтобы это не вошло в твою собственную судьбу.



Всё в жертву: логику и красоту повествования, жалость к персонажам и возможные просветления. Лишь бы не сразил тебя и близких твоих этот недуг! Если так обстоит дело, то последующие рассуждения в нашей рецензии не имеют особой ценности. Но думаю, дело обстоит несколько иначе.

Чужая недобрая воля довлеет над персонажами романа. Герой назвал дочь, «как велел отец», в честь его старшей сестры, умершей «в страшных мучениях». Еще в роддоме заметил, что у Насти весьма недовольный взгляд.

«Какой-то ужасный человек», наклонившись над коляской, увидел в еще несмышленом ребенке «что-то свое». До красоты совсем далеко: «большая голова сидела прямо на плечах». Дочка «хихикала, словно хрюкала». «Настька, цуцело, маму измуцило», — первая фраза («насмешливым голоском») девочки, чей младенческий образ без альтернатив сообщает, что будет и «более страшное».

«Какаду» у Насти будет рифмоваться со словосочетанием «в аду». Все, что Настя делала, получалось плохо: учеба в школе, игры с ровесниками, общение с алкоголем, аборт, дурацкий брак с наркоманом Колькой, рождение тут же умершего ребенка. Частичный паралич. Цирроз. Смерть. Отсутствие доброго слова родительской памяти. Ни одно солнце не зажглось над ее судьбой.

«Настю гнала пагубная страсть». Настя «поставила себе цель: превращать каждый день в ужас». Отец-рассказчик часто произносит подобные фразы, и автор со своим романом оказывается в контексте процесса, который представляется мне наступлением темной метафизики обезличивания, когда твердо знаешь, что мир против тебя, все происходящее складывается в образ убийственной судьбы, и от нее не скрыться. Чтобы ты ни делал, будет только хуже, потому что обречен. Никто не знает субъекта, от которого исходит проклятие, но на итог это не влияет.

Отец Насти в «Плясать до смерти» — зритель печальных событий, всегда готовый найти еще одно слово для подтверждения тяжкой объективности происходящего. Не врач. Не враг болезни. И даже не психолог.

Недуг разрастается, невооруженным глазом видно, что скоро процесс станет необратимым. «Мы, конечно, пытались…» Незамеченная беременность, аборт, дочь едва не умерла. «На это не рассчитывали…» Нарастают психозы, мать и дочь ведут войну за недопитую бутылку. «Виновата наследственная болезнь…» Как кульминация усталости, ясно высказанная мысль о давно случившемся поражении:

«Специально на проезжей части ее не придержал: может, машина ее собьет и хоть как-то это кончится?»

Никогда не был поклонником бунта. Но, читая Попова, стал ждать от его героя хоть какой-то силовой реакции.

Что ж ты, отец! Хлопни дверью напоследок, скажи о своей судьбе все, что должен сказать тот, кто потерял ребенка! Помяни Настю несогласием с тем, что все случилось так плохо! Полюби ее хотя бы в посмертной дерзкой речи, чтобы рассыпалась злая кукольность, сопровождавшая девочку/девушку/женщину от начала до конца.

Да, это так: алкоголь может живое сделать мертвым. Но дело в другом: Настя, какой она показана в романе Попова, никогда не была живой.

Поэтому последняя фраза – «Этот крест – единственное, что делает тебя человеком» — не кажется торжеством христианского мировидения, разливая по финалу правильную мысль о смирении, которая тут же тонет в зябком унынии. В контексте этого настроения человек предстает весьма невысоким созданием.

Алексей Татаринов