Григорий Гиберт: «Я никому не запрещал критиковать!»

20 марта пройдет второе собрание киноклуба Григория Гиберта в «Типографии». Известный краснодарский киновед рассказал Кублогу приключенческую историю возникновения в городе органного зала, директором которого он являлся 19 лет, провел черту между критикой и не критикой и категорически не согласился, что запрещал осуждать киноработы молодежи.



Григорий Гиберт – критик кино и преподаватель истории кино в КГУКИ, с момента создания и до 2012 года работал директором Муниципального концертного зала органной и камерной музыки.

Расскажите, как в Краснодаре появился органный зал и почему вы, киновед, стали его директором?

Раздался звонок от Леонарда Гатова, который предложил мне прийти к нему и поговорить на какую-то тему. Я отказался, потому что перед этим у нас с ним была довольно неприятная ситуация. Я сказал: «Знаете, у Вас плохой характер, у меня плохой характер, давайте не будем». На мое удивление Гатов оказался очень настойчивым человеком и позвонил еще раз, через своего зама: «Ну приезжай, чего тебе это стоит?».

Я приехал. Гатов, не говоря ни слова, посадил меня в машину и повез в администрацию города. Завел в этот зал (будущий органный зал – прим.), в котором тогда стояли стулья, висел барельеф Владимира Ильича Ленина и еще не помню кого там, на задней стене. То есть это было такое канцелярское коммунистическое заведение. И Гатов, который умел вдохновленно говорить, и не только говорить, но и осуществлять свои мечты, начал мне рассказывать о том, что через какое-то время здесь будет органный зал и все остальное.

Говорит: «Я тебе предлагаю быть директором», а я отвечаю: «Да я как-то так…» У меня тогда уже были мысли преподавать в институте, заниматься только кино. Однако Гатов был настойчив. Я подумал: «А почему нет?». Это было летом, и я начал работать с первого дня. То есть уборщица была назначена первой, а я вторым. Потом пришла Людмила Шпак, которая стала моим заместителем.

В ту пору там везде бегали огромные крысы. Самойленко (бывший мэр Краснодара – прим.) и Гатов уже заказали орган в Германии, но привезти его должны были через полгода. Я — человек с «дурацким» характером — не могу получать деньги просто так, поэтому предложил провести какой-нибудь концерт. Это был замечательный концерт нашей пианистки (рояль в то время уже стоял) Натальи Коробейниковой. Потом мы начали понемножку что-то делать. Публика вначале ходила очень плохо, к тому же весь зал был пропитан этой казенщиной. Затем, благодаря тем же Гатову и Самойленко, начался ремонт в зале, Константин Одинцов сделал витражи.

Мне приходилось там и дневать, и ночевать. Особенно, когда приехали немцы. Днем они устанавливали орган, а ночью наши работяги делали ремонт фойе. Известно, как работают наши работяги, особенно ночью, и мне приходилось их контролировать постоянно. Спал там же. Все это продолжалось до дня открытия.

В предпоследний день решили обить сцену каким-то материалом, а утром пришли немцы, увидели это и сказали: «Вы что, звук ведь пропадет!» Все это содрали, и мы начали красить сцену коричневой краской. В день открытия краска еще не высохла даже. Вот так началась история этого органного зала, в котором я проработал 19 лет.

Он (органный зал – прим.) все время был как моя параллельная жизнь. Кино – это кино, а этот зал… трудно же бросить ребенка, которого ты родил и начал воспитывать.

Известно ли, почему для Краснодара был выбран именно орган? Имеет ли это какую-то религиозную подоплеку?

Почему мы делим инструменты по их принадлежности к конфессии? Известно же, что орган, например, был у Ивана Грозного. Просто Самойленко и Гатов были за границей и увидели, что в здании одной из мэрий находится органный зал. Это их потрясло и они решили, что так должно быть и в Краснодаре.

Мне тоже это безумно нравилось. Потому что органа у нас на Кубани не было, точнее был один, в Сочи, но советского производства, а у нас установили знаменитой немецкой фирмы «Рудольф Фон Беккерат», которая уже 400 лет изготовляет органы. То есть это не «самострой». Орган выполняли конкретно под этот зал. Акустикой отдельный человек занимался.

Была куча возражений. Вопрос о католицизме звучал. «Как это так, в православном городе?!» Я вообще не понимаю, как такое можно говорить. Тогда давайте на бубне играть не будем — на нем шаманы играют. Мао говорил: «Пусть расцветают сто цветов, пусть соперничают сто школ» (провозглашая кампанию по усилению критики – прим.), — все должно быть.

Расскажите, как вы сейчас практикуете кинокритику, кроме преподавания? Пишите куда-нибудь?


Нет. Во-первых, куда я буду писать? В федеральных изданиях своих полно, там нужно знать кого-то, а у меня таких связей невероятнейших нет, я никогда и не пытался их установить. Меня больше привлекает история, преподавание и все остальное. Это интереснее, чем «писание». Когда-нибудь будет сделана книжка о людях, с которыми я встречался. Пока она не готова. Чтобы писать, нужно войти в кинопроцесс, быть в его центре. Этого не получается в Краснодаре.

Сейчас проходит много предпоказов, кинотеатры организуют акции, мероприятия, киноклубы. Сложно сказать, что в Краснодаре ничего нет.

У меня есть замечательная приятельница, у которой есть хорошая фраза: «Я не вхожу в аэлиту». Прессу приглашают, блоггеров приглашают, ну, наверное меня не считают человеком, которого надо приглашать. Я не обижаюсь. Когда у меня есть время, я хожу в кино, хотя и не очень люблю современные кинотеатры.

Я человек уже старый, меня раздражает, что кино является дополнением к попкорну и пепси-коле. Недавно, наконец, посмотрел замечательный фильм «Хичкок», который мне очень понравился, но сидящая рядом со мной публика ела, разговаривала, переговаривалась друг с другом. Я не говорю, что «ах! какие все негодяя и мерзавцы». Но лучше я дома посмотрю.

Что такое, по-вашему, «критика кино», в чем она заключается и где грань, до которой можно критиковать?

Хочу сказать, что, на мой взгляд, сейчас сам фактор критики кино поставили на очень низкий уровень. Я объясню. Дело в том, что все то, что сейчас пишут о кинематографе – это все достаточно поверхностного уровня. Почему? Потому что (это мое личное мнение) не хватает определенных знаний у многих. Человек должен входить в кинопроцесс, он должен понимать, что происходит на экране. Читать каждое произведение нужно в контексте мирового киноискусства.

Например, я не очень люблю Тарантино, но когда смотрю его фильмы, я понимаю, какой блистательной «насмотренности» этот режиссер. Он как бы мне, человеку, который понимает, делает такой знак: «Привет, ну мы же с тобой знаем, что это означает», и мне это в его фильмах безумно нравится. Ему-то все равно, как я к нему отношусь. Но это наше единение именно через любовь к кино происходит.

Вы показали на киноклубе в «Типографии» короткий метр от краснодарской молодежи. Какова цель этого показа? И, между прочим, рассказывали, что перед показом вы просили не критиковать работы.

Я запретил? Как ты вообще себе это представляешь?! Чтобы я… Для меня удивительно то, что ты мне говоришь!

Значит, меня журнал «Cобака» попросил что-то показать. Что конкретно – огромный вопрос. «Новое кино покажите», попросили. И я предложил: «Мы все время думаем и говорим: «Ах, все делается ТАМ, а у нас ТУТ вообще болото полное». Давайте что-нибудь покажем наше. Плохое ли, хорошее, но наше. Мы же не можем постоянно говорить, что у нас все плохо».



И я выбрал несколько работ краснодарских авторов. Вышел и сказал: «Давайте доброжелательно относится к тому, что мы видим». Это не профессионалы. Я просил уважения к увиденному на экране. По поводу «не надо критиковать» мне даже в голову такая мысль прийти не могла. Ты можешь представить, чтобы я сказал: «Не надо критиковать?!»

С самого начала я предупредил, что не собираюсь показывать шедевры нетленные! Это работы людей, которые только начинают работать. Я, например, считаю, что фильм Олеси Кравцовой, посвященный Агаджановой, — очень хорошая работа.



А потом было обсуждение этих работ. Мы сидели там почти до часу ночи! Если бы это было никому не интересно, люди бы повернулись и ушли. Но половина людей осталась. Для самих авторов, на мой взгляд, это было очень интересно. Никто там особо никого не хвалил. Были замечания, был естественный кинематографический процесс.

Я предложил показать в киноклубе «Собаку бешеную», опять же снятую нашими местными ребятами. Повторяю, это не шедевр, но они нашли деньги, снимают и так далее. И тут же начались какие-то подводные течения, совершенно не понимаю, почему, мне сказали, что это «не формат». Вы мне доверили вести киноклуб, и формат должен выбирать я. Вот это «опускание» своих, которые рядом – это именно кубанская ситуация.

20 марта будет показ «Орфея» Кокто. Какой реакции вы ждете? Каких обсуждений?

Ему (Кокто – прим.) все равно, он уже на том свете. Многие судят фильмы с позиции 2013 года. Нужно судить о фильме по тем условиям, которые дает художник. Очень надеюсь, что зрители прислушаются к моему совету.

Подготовила Дуня Филимонова.