Декаданс русских осин

Певец саморазрушения и безысходности, краснодарский художник Иван Дубяга 17 апреля распахнул перед всеми желающими врата в мир своих очередных фантазмов. В культурном центре «Типография» работает выставка «Красотометр».

Иван Дубяга — типичный посторонний, l’etranger, о котором писал Камю. Он живет за пределами Краснодара в полупустом доме, в окружении кубанских полей и своих любимых котов. Он не похож как на типичного краснодарского современного художника, так и на различные типы потребителей этого искусства. Но ведь такими чужаками на салонных фуршетах всегда и выглядели настоящие художники.

Глядя на картины Дубяги, сразу вспоминаешь течение «ар-брют» и его отца-основателя Жана Дюбюффе. Разочаровавшийся в современном ему мире француз поставил свое искусство в пику «удушающей культуре» (так называется его знаменитое эссе), которую он обвинял в мировых войнах и всех социальных невзгодах. Выход за пределы этой культуры он искал в творчестве аутсайдеров – детей, сумасшедших, изгоев, т.е. всех тех, кто еще не впитал или уже поставил себя в оппозицию существующим в обществе нормам, чья фантазия еще не порабощена господствующей культурой.



Творчество Дубяги как раз походит на имитацию детских рисунков – прием, который Дюбюффе разработал еще в начале второй половины ХХ века. Но, медитируя долгое время на картины краснодарца, я решил поискать корни его творчества совсем в другой традиции, уйдя подальше от постоянно цепляющихся франкофонских аллюзий.

Чуждость Дубяги можно распространить не только на современный мир, но и на историю искусства. Он явно не из тех, кто занимается слепым копированием или концептуалистским переосмыслением готовых культурных образцов. Дубяга самобытен. И эта самобытность может быть укоренена в определенных архетипах. В такой оптике эстетический эпатаж Дубяги отсылает уже не к подражанию идеям условного Дюбюффе, а к трансляции того, что постоянно присутствует в русской культуре. То, на чем эта культура, возможно, и стоит. Да, я говорю о юродстве, скоморошестве и священном безумии.



В картинах Дубяги мы видим мир без фальшивых одежд рациональности и маникюра общественных догм и приличий. Это говорящий фрейдовский Id, «Оно», вещающее из подземелий бессознательного. Здесь нет как розовых иллюзий дидактического искусства, так и вечной ухмылки постмодернистских шутов. Дубяга знает: экзистенция обнажается через мрак, через отчаяние, через саморазрушение. И в этом русском декадансе нет обертонов дендизма Оскара Уайлда, в нем только гул вечной тайги.



Лирический герой творчества Дубяги нам всем давно знаком. Это может быть и старовер-беспоповец, возвещающий о том, что Антихрист уже пришел, и самоубийца-философ Кириллов из «Бесов» Достоевского, и находящийся в символическом котловане герой произведений Андрея Платонова, и наконец доехавший до конечной станции Веничка. А конечная станция, как известно, — это смерть. Именно о ней гудят и шепчут полотна Дубяги. Оглянитесь, в обломках лежит весь мир! Вечная весна в одиночной камере, о которой пел Егор Летов. Дубяга дает свой «шизофренический ответ сумасшедшему миру». И в его шепоте юродивого, в его скоморошеских каракулях, в его беспросветной ночи светят звезды истинной святости.

Полузаброшенный дом, в котором живет Дубяга, — это та Изба, которая, по мнению поэта Николая Клюева, стоит в центре Святой Руси.



Иван Дубяга — шаман, алхимик, инородное тело во вселенной модных лофтов и выставочных пространств. Но его работы выражают коллективную тоску эпохи хипстеров по миру сакральных грез без ядовитого сияния смартфонов. И она выходит далеко за пределы человеческого.

Довлетбий Тхагапсо

Материалы по теме:

• Дубяга в Типографии: трейлер выставки известного на Фейсбуке художника
• «Иван Дубяга вываливает черновики»: арт-критика Татьяны Зубковой
• Иван Дубяга не смог вынести искусство
• Демонтаж черепа