"Возвращение в Египет": Коля Гоголь и национальные кошмары

Только что опубликован новый роман Владимира Шарова – одного из самых безумных прозаиков современности, примерно раз в пять лет выпускающего очередной многостраничный текст.

Шарова интересует только одна проблема:

Русское христианство и русская революция, часто не признавая друг друга, творят общее дело, собственными руками готовят обещанный в Новом Завете, но так и не наступивший Апокалипсис.



Дело в том, что люди устали ждать Второго пришествия Христа, потеряли терпение от страданий и хотят заставить Бога завершить всем надоевшую историю, вернуть когда-то отобранный рай. А как заставить? Жестокими деяниями показать, что жить на земле больше невозможно. Вот для этого и нужна революция…

«Посмотри, Господи! Мы такие злые и отчаянно грешные, потому что не можем больше терпеть. Приходи, пока не поздно, пока не случилось окончательное превращение в зверя, и мы еще сможем узнать Тебя…»

Главный герой «Возвращения в Египет» — Гоголь, тоже Николай Васильевич, только не великий писатель, а его далекий потомок по материнской линии, живущий в XX веке. Как и многочисленные родственники (их переписка – форма шаровского романа), Коля Гоголь уверен: корень национальных кошмаров в незаконченности «Мертвых душ».

Всем известный первый том – русский ад – удался, а последующие части, призванные показать преображение нашей земли, были сожжены. И вслед за проигравшим классиком поражение потерпела Россия, оставшаяся без рая.

Коля пытается исправить ошибку. Его Чичиков не просто оказывается верующим человеком, но становится монахом, а позже епископом, но – и тут главное для Шарова! – не в православной, а в староверческой церкви, где все убеждены: Бог против Романовых, за уничтожение русской монархии, давно подчинившейся всемирному злу.

Колин Чичиков поймет в конце жизни, что важнее веры в Бога готовность самозабвенно бороться с антихристом. Значит, высшая форма религиозной деятельности – раздуть пожар безбрежной революции. Чаще, чем с братьями-монахами, общается Чичиков с Герценым и Плехановым.

Бред? Еще какой! Но кто сказал, что литература должна обслуживать интересы избыточно здоровых граждан, на каждый тяжелый вопрос имеющих рациональный ответ?

Разговоров о библейской истории, переносимой на русскую почву, много. Возможно, слишком много. Исход – это когда народ, осознавший себя священным, покидает языческую землю, чтобы выжить и добиться спасения, пожертвовать бытовой горизонталью, чтобы устремиться к духовной вертикали.

Возвращение в Египет, отказ от Исхода – обсуждаемая тема: стоит ли покидать Египет с его потрясающей цивилизацией, разумными законами и нормальными фараонами, чтобы обрести статус жертвы и немыслимые тяготы религиозного пути, на котором вполне возможна и революция?

Шаров – уникальный писатель: сотни страниц он посвящает обсуждению проблем религиозной веры, которой, как мне кажется, совсем не имеет сам. Тяжело, подчас полностью лишено света бытие человеческое, — это едва ли не главная мысль романа «Возвращение в Египет».

«Жизнь ведь не подарок, а наказание, она ад, погибель, другое дело смерть, в ней – покой, тишина», — сказано на последней странице.

Но не стоит бояться читать Владимира Шарова. Пустоты у него не больше, чем у Пелевина. Льда меньше, чем у Сорокина. Желания переделать современного аутсайдера духа совсем не наблюдается, в отличие, скажем, от Потёмкина.

Шаров – настоящий писатель: трудный, живущий в своем аутичном сознании, создающий фантасмагории в форме словесных памятников. Есть смысл их внимательно рассмотреть. Хотя бы для того, чтобы веру свою проверить.