Шекспир: лицо на кринолине

Премьера «Зимней сказки» Шекспира пришла в Краснодар весной — и подоспела к дню рождения Великого Барда, и стала своего рода знаком обновления Молодежного театра, заработавшего в полную силу после весьма долгого перерыва.

Поздняя пьеса Шекспира, с мрачными страстями и чудесными превращениями, не относится к числу любимых детищ режиссеров. Эта трагикомедия словно собрана из неувязок: драматург изобрел и поставил у моря страны Сицилию и Богемию (с медведями), совместил во времени дельфийского оракула и русского царя, а живую королеву скрывает под видом статуи шестнадцать лет.

Режиссер Даниил Безносов, ученик Сергея Женовача, возвел этот творческий беспорядок в степень игры, создав вместе с Михаилом Кукушкиным (сценография) и Настей Васильевой (костюмы) фантазийные миры, доведя историческую абстракцию до предела.


Два мира в спектакле не локализованы ни во времени, ни в пространстве. Их противопоставление главным образом стилистическое.

Сицилия, где происходит первое действие, – «испанский» мир вина и апельсинов, тиранов и страстей; главные цвета его – красный и черный.



В последних постановках пьесы Леонта не раз одевали в военные френчи, подобно тоталитарным правителям недавнего прошлого, но здесь король Сицилии (Анатолий Дробязко) и его слуги носят официальные костюмы, а дамы – прически с косами и обтягивающие красные платья. В особенности яркий образ создан Натальей Денисовой: ее Паулина кажется одной из наиболее зрелых ролей премьеры. Лишь королева и в юности (Анастасия Радул), и через много лет (Елена Дементьева) – в невинно-белом. Сын тирана (Евгений Парафилов) одет в трогательную матроску, а появляющийся вслед за ним богемский король (Алексей Алексеев) кажется поначалу переодетым в индейца. Немудрено, что к такому необычному гостю королева обращается весело и сердечно, – по мнению Леонта, даже слишком.



«Замок», отграниченный от зрителей полосками воды (куда летят пробки, где пускает кораблики принц, куда макает лицом король неверных слуг), очерчен несколькими штрихами. По горизонтали – красный стол, который из праздничного обращается в судебный, а затем – в вертящийся постамент обезумевшего тирана. По вертикали – колонны с вентиляторами и фортепиано с выставкой семейных фото, которые будут перевернуты, а потом и изорваны. Режиссер удачно использует вентиляторы с контровым светом, один из самых мрачных символов кинематографа; в сочетании с негромким перебором фортепиано (музыка Ольги Шайдуллиной) вращение лопастей судьбы нагнетает атмосферу еще до приступа безумия короля.

Так создается образ военизированного государства, где, как и в древности, тиран может и оболгать собственную жену, и приказать бросить в лесу невинное дитя.



Второй хронотоп спектакля наполнен цыганской яркостью полотен Кустурицы. Богемия здесь совсем не часть Чехии; скорее режиссер идет от французского bohémiens, цыгане.

Этот мир – условно-восточноевропейский, яркий, хиппианский. На сцене – простая грубая мебель, пестрые вязаные циновки, цветы, яблоки и осенние листья. И король не слишком отличается от подданных, а уж крестьяне носят самые яркие цвета, косички и фенечки, и шутят, и пляшут веселее всех. Здесь появляется пройдоха Автолик (имя Шекспир заимствует из «Одиссеи») – яркая работа Александра Киселева.


И говорят тут чудно; смешивая самые разные диалекты, режиссер создает комичный говор. Жители Богемии и якают (ляцо, вяльможа), и окают, и почти по-кубански гэкают, а принцесса, выращенная рыбаком, поминает «Прозэрпыну» и говорит, что «чуйства неизменны», напоминая наивных героинь советских фильмов. Все это создает живую игровую атмосферу, позволяет актерам избавиться от чувства сценического величия, а зрителям – ощутить беззаботность богемской жизни.



Такое оформление двух стран, подкрепленное полным, осмысленным актерским существованием, помогает режиссеру показать конфликт двух образов мышления – тирана и хиппи, властного правителя Леонта и инфантильного миротворца Поликсена. Рассказ о былой невинности и дружбе будущих царей и о грехопадении прозрачно намекает на историю Каина и Авеля, вот только здесь Авеля спасает Камилло (Виктор Плужников), верный собственной совести, а не тирану. А Антигона (Иван Чиров), который верит Леонту, а не себе, загрызает медведь, верша немедленное правосудие рока.


Постановке, возможно, не хватило последней ноты: вначале сыграна трагедия, в середине – комедия, но в конце, после сентиментального оживания статуи королевы, все становится плоско мелодраматичным. В последний момент персонажи замирают, обращаются в очередной семейный снимок, который, несомненно, займет достойное место на пианино. А кажется, лучше бы было им пуститься в пляс, – хотя в Сицилии, возможно, это и не принято.


Одним из сквозных персонажей спектакля становится Время (Татьяна Епифанцева): гонгом отбивает смены мизансцен, обозначает хорошо обыгранный светом переход к «репликам в строну», которые так наивно смотрятся в современном театре. Только эта героиня появляется в «старинном» кринолине; с ее пышной юбки лукаво глядит лицо Шекспира – того, кто все так здорово придумал.

Вера Сердечная

Читайте также:
События
Обсуждения этой записи в соцсетях:

Комментарии

Только зарегистрированные и авторизованные пользователи могут оставлять комментарии.